У ЧИСТОГО ИСТОКА...

Мы занимаем среднее положение в ряду выпускников. Не знали Якобсона, Раскольникова, Ошанину, Тугову. Впрочем, после прочтения воспоминаний, мне кажется, что я сама у них училась. Но знали Вайля, Шелевич, Бега и «погрелись в лучах славы» Круковской. Посмотрела фотографии выпусков последних лет – какие они другие... И другие те, что были раньше нас. Решилась вспомнить школу публично, понимая, как важно добавить новое к портретам учителей, любимых и нелюбимых, к хронике школы. Оказалось, помню я больше, чем думала, воспоминания полились бурным потоком. Некоторые даже пришлось отпихивать ногой.

Начало

Меня поразила мысль, неоднократно повторенная в воспоминаниях выпускников, что школа сама выбирала себе учеников. В этом есть много правды. Со мной было так. Я училась в соседней, наискосок, английской школе № 4, первые пять классов. В одном классе с Лешей, сыном Феликса Раскольникова. И жила близко, в доме 62 по Ленинскому проспекту. В 5-м классе я подружилась с Леной Мосалевой. Лена занималась в ВМШ при «Второй школе», это я знала. Не знала только, что она сдала экзамены и принята во «Вторую школу». Она сообщила мне об этом летом, после поступления. Я жаловалась маме, что вот Лена меня покинула, мне грустно будет оставаться без нее...

Мама моя не очень представляла себе, что такое «Вторая школа», и 31 августа 1977 года мы с ней отправились из дому по делам: зайти во «Вторую школу», записать меня в кружки Дворца Пионеров и в кружок при Пушкинском музее на Кропоткинской. Мы зашли в школу – и прямо к директору, А. Н. Родионову. Он сидел один в кабинете. Мама оставила меня в приемной, откуда мне всё было хорошо слышно через открытую дверь. „Вот, – говорит мама, – девочка хорошо учится по математике... Нельзя ли ее к вам? Может быть, спросите ее, задачу зададите?” Директор, не вставая с места, наклонился над столом и глянул в мою сторону, подумал немного. „Пусть приходит, только не 1-го, а 5-го сентября, в понедельник, и идет в 6А”, – сказал он. Не помню, спросил ли он мою фамилию, записал ли на бумажке. Скорее всего, нет. Всё заняло не более пяти минут. Мы вышли из школы и пошли по оставшимся делам. В общем, свезло мне, как Шарику из Собачьего сердца, ох, как свезло. Почему именно в понедельник? Не знаю. Наверное, директору нужно было время поставить в известность классного руководителя, что придет новая девочка. По всей видимости, он этого не сделал.

Этот день, 31 августа 1977 года, я считаю самым удачным в моей жизни. Я любила математику, решала с удовольствием задачи из сборников, но была робким ребенком. Отвлеченно мечтала о художественной школе, потому что хорошо рисовала, и меня хвалил художник в изостудии. А английский мне давался трудно. Случай помог найти себя и прийти во «Вторую школу».

Я проучилась три дня в своей прежней школе и пришла во «Вторую» в понедельник. Первый урок был ботаника, вела его Антонина Ивановна Генералова, классный руководитель. Она очень удивилась моему появлению, расспросила, почему я пришла, и вписала меня в журнал.

А Лена попала в класс «Б», там классным руководителем была Ольга Николаевна Киреева, и он был престижнее, что ли. Оказалось, что из прежнего класса английской школы во «Вторую» перешли также Миша Лядов, Андрей Сергеев, Дима Иванов и Володя Сотников. Они все учились в «Б».

Первое, что бросалось в глаза, малое количество девочек. В нашем классе вначале было шесть, а в 10-м осталось две, а в «Б» их было больше, восемь. Мальчиков, не выдержавших обучения, ушло немного. Помню, что в 6-м классе ушли Гифрин и Сережа Стручков, Оксана Сидорова, Лена Крюкова (забыла ее имя – и что же? Нашла на сайте Одноклассники.ру, где она честно вписала недолгий период пребывания в школе). Маша Иванова перешла в «Б». В 7-м и последующих классах никто не ушел, ни из школы, ни в другие классы.

Таня Красюк (удалая спортсменка), которую вместе с Алешей Мельниковым, тоже нашим одноклассником, С. Г. Смирнов ошибочно отнес к 1976 году, училась в нашем классе с самого начала, только ушла в 10-м, чтобы иметь лучший аттестат и дополнительно заниматься с педагогами. Я думаю, что так хотели ее родители, – ведь подготовка у нас была самая лучшая, а аттестаты у всех хорошие.

А пока, в 6-м классе, началось, – необычный объем заданий, уроки сдвоенные. Учимся без учебников, только теоремы оттуда, задачи из Сканави. Сидим в школе до темноты. В первой четверти у меня были все три тройки по математике. Бабушка моя очень переживала. Зато со второй четверти и до конца троек в четвертях у меня уже не было.

Одноклассники

Наш класс был на редкость беззлобный, добрый, что ли. Не было никаких противостояний, бойкотов, подводных течений, всего того, что я видела в прежней школе. Прозвищ у нас было мало, и они не были обидными. Наполовину грузин Саша Синицын сам себя назвал Тато. Саша Бергельсон также сам себя прозвал Боссом, когда был капитаном одной из трех команд местного состязания, организованного Ольгой Николаевной. Меня он называл иногда Пенелопой по созвучию с фамилией, но он один. Разумеется, Мелешкин был Мелом, Маркович – Марком, Светличный – Светом, а Кузнецов – Кузей. Диму Нестерова устойчиво звали Шмитдом или Нестершмидтом, и он этого очень не любил.

Помню экскурсию в Ленинскую библиотеку в 10-м классе. Библиотекарь удивилась: „У вас одна девочка? Какая хорошенькая!”. Я потупилась, – из двух девочек была я одна, естественно, я приняла похвалу на свой счет. А библиотекарь меня и не заметила, она смотрела на Диму Нестерова, после уроков он переоделся в джинсы и свитер. Паша Якушин звался Коганом. Своих задних соседей по парте Думаревского и Хмельницкого мы с Фиошкиным звали по именам, Димочкой и Женечкой, они нас – Анечкой и Юрочкой.

У одного мальчика были кошмарные дикция и почерк (теперь-то гораздо лучше, во всяком случае, дикция), был он неловкий, а учился плохо. В другом классе он стал бы козлом отпущения, но не у нас. Я сидела на первой парте, и когда он отвечал у доски, я слышала от одноклассников, бывало: „Аня, переводи...”. Обидных насмешек не было никогда. Вообще не было не только злых, а даже и язвительных шуток, за редким исключением.

А острословы у нас, конечно, водились. Когда задерживалась перемена, через весь класс наискосок Якушин кричал Днестровскому: „Леша, который час?” „Да уж звонок был”, – отвечал тот. Большим шутником был Миша Никифоров.

Из подростковой агрессии я испытала разве что пассы карате перед своим носом в исполнении Синицына, привязанная в раздевалке собственным длинным шарфом к вешалке. Развязал меня уже кто-то другой. Антон Вакулов из «Б» считает, что это он. Пожалуй, он... Какое-то время Синицын загонял нас с Таней в туалет и не давал выйти всю перемену. Он этого совсем не помнит.

Чтобы познакомиться с девочками, несколько мальчиков ходили на кружок бальных танцев во Дворец Пионеров, я там тоже занималась, только в другой группе. Встречала наших я и на занятиях по общей физической подготовке, там же при стадионе. Вообще Дворец пионеров и его стадион нами часто и охотно посещались. Кроме кружков и физкультуры, помню поход с учителями на концерт Шаинского в 6-м классе. Торжественные школьные мероприятия тоже проводились во Дворце Пионеров.

В 8-м классе к нам пришел Женя Мейлихов. Он поразил всех настоящими усами, ведь у большинства никакой растительности на лице еще не было. Скоро он стал любимцем всех учителей и лучшим учеником класса. Рудольф Карлович на выпускном экзамене в порядке эксперимента не дал ему времени на подготовку. Женя прекрасно ответил и получил пятерку.

В 10-м классе поступил еще и Женя Хмельницкий! А были уже классы «В» и «Г», но его определили к нам, и мы сразу поняли, почему. Он не только стал одним из лучших, но и моментально вписался в класс, как будто тут и был. Ездил Женя из Мытищ! Рекорд ли это дальности или нет? Однажды электрички не ходили, и Женя со своей мамой брали на вокзале справку, так как сильно опоздали в школу и на работу.

В 10-м классе из девочек мы остались с Людой Склянской вдвоем. Люда носила густую черную кудрявую шевелюру. Плохо, если на физкультуре одной из нас не было, поскольку разминка проводилась парами. Помню Людины тетради с листками торчком, густо исписанными шариковой ручкой, с которых она охотно давала списывать.

Родители и дедушка

Родители тоже становились частью школы. У нас уже не было таких родителей, которые читали бы нам курсы лекций, как Б.В. Шабат и О.В. Локуциевский, но были разовые выступления. Помню очень красивую маму Саши Сорокина, которая провела урок об играх и их законах классе в 7-м.

Родители Иванцова ходили с нами в походы по Подмосковью летом, а отец еще и зимой на лыжах в районе Речного вокзала, где жила их семья. Родители Днестровского тоже были заядлыми походниками, в квартире в конце Ленинского проспекта мы часто собирались, и по окончании школы много-много раз...

Очень я любила добрую и внимательную маму Юры Фиошкина Ольгу Михайловну. Саша Синицын тогда жил с мамой Лией Александровной в одной комнате. Ее исключительное грузинское гостеприимство все помнят. Она моментально пекла хачапури, накрывала на стол, угощала вином из огромных банок, привезенных из Грузии. У Синицына собирались тоже часто, только в начале Ленинского проспекта.

Но один дедушка у нас был особенным, потому что он был шестым чемпионом мира, шахматным королем, самим Ботвинником! Он у нас провел сеанс одновременной игры! Конечно, у всех выиграл. Его внук тоже хотел записаться на сеанс. Галина Сергеевна (Тарицына) сказала, что, мол, дома с дедушкой поиграешь, и не записала его. Потом, когда я ближе узнала эту семью, я поняла, что дедушка был так занят, что был почти так же далек от собственных внуков, как и от нас, их одноклассников.

Еще был один чудесный дедушка – академик А. Н. Тихонов, математик, по его знаменитому учебнику по математической физике в соавторстве с А. А. Самарским учились многие поколения студентов. О нем ничего не могу сказать, поскольку в школу он не приходил.

Учителя

О наших общих учителях прекрасно написала Катя Лоза. Добавлю свои личные впечатления.

Контрольные по биологии Людмила Петровна Черепеня давала, кажется, не на каждом уроке, но часто. Действительно, вопросы были напечатаны под разноцветную копирку на кальке во множестве вариантов. Один раз весенний ветер из окна вырвал из рук учительницы листочек из тех, которые она собиралась отдать нам после проверки. Он запорхал по классу. „Сорокин”, – заметил кто-то. Людмила Петровна подняла его и сказала: „Нет, Синицын”. Вопросы составлялись хитрые – помню, был вопрос, почему ожог паром сильнее ожога кипящей водой?

Как не вспомнить Виктора Владимировича Балакирева, учителя географии! Его контурные опросы – отмечались все известные реки, города или плоскогорья какого-либо материка или страны – запомнились Кате Лоза и многим другим.

Он первый вывез нас в Ленинград, по-моему, даже два раза, в 6-м и 7-м классах. Списывался с дружественной школой, там мы и спали на матах в физкультурном зале. Поездка обходилась дешево. Ели в кафе, которых тогда в Ленинграде было великое изобилие, а в каждом – пирожки с морковкой, лимоном, с чем угодно. В ленинградской школе мы впервые увидели противные скрипучие классные доски, покрытые стеклом. Конечно, мы обошли всё, что могли. В Эрмитаже нам было дано время на осмотр, все разбежались, встречались у раздевалки часа через два. Ездили ученики и старше нас, и из параллельного класса. Впечатление осталось на всю жизнь.

В 7-м классе, когда уроки из-за ремонта проводились в моей прежней английской школе, мы ждали уроки Балакирева с вожделением: за прилежание и хорошее поведение 15 минут в конце урока Виктор Владимирович читал нам фантастику. Весь класс сидел, не дыша – это было здорово, захватывающе, и это была наша тайна. Помню рассказы Лемма. Интересно, читал ли он бэшкам. „Читал, читал”, – подсказал Антон Вакулов. А потом Виктор Владимирович ушел на другую должность, остался в народном образовании, но где-то при администрации.

Круковская провела у нас только один или два урока, кажется, в 8-м классе за больную Ширяеву. Я их запомнила. Таня Красюк была вызвана к доске, готова она не была, так как днем раньше были похороны ее бабушки, о чем Таня тихо сказала учительнице. Круковская произнесла раздраженную речь, смысл которой был – „Подумаешь!” и чуть ли не „Врете, только бы иметь причину не делать уроки!”

Любовь Николаевна Ширяева пахла химией, была забеганной молодой мамой, часто приходила с авоськой, из которой торчали овощи и фрукты. Она говаривала недоверчиво: „Ну и юмористы ...” Уроки же вела добротно, писала на доске мелким четким почерком. Под ее руководством мы обновляли таблицу Менделеева и другие плакаты. Однажды ее терпение лопнуло: когда после дежурства по школе мы вернулись не все разом, а с интервалом в минуту, так что сорвали урок. Она поняла, в чем дело, выскочила из кабинета и увидела часть класса и Женю Мейлихова с часами в руке. Потом мы извинились перед ней. С удивлением увидела, как строгая учительница слегка кое-кому подсказывала на выпускном экзамене...

Классным руководителем с 7-го класса была Галина Сергеевна Тарицына. Одно время у нас действовал литературный факультатив под ее руководством, где каждый делал доклад о произведении, каком хотел, русском или зарубежном, с последующим обсуждением. Как вспоминала Катя Лоза, мы все с удовольствием читали наизусть стихи по выбору в конце года.

Галина Сергеевна прекрасно научила нас русскому языку. По-моему, на вступительных экзаменах на физфак МГУ у ребят нашего класса не было троек за сочинение. Нет, Леша Днестровский получил тройку, испортил статистику. Прочел мои заметки на форуме и честно признался. Один из наших ребят получил три тройки, но за сочинение четыре! Галина Сергеевна понимала, что к сочинению на вступительных экзаменах мы должны быть готовы, и акцентировала внимание и на расхожих советских темах, и на записных классических.

С ней, благодаря ей, мы совершили незабываемые поездки на родину Есенина, в Константиново, по реке, в Торжок по Пушкинским местам. В Одессу тоже было путешествие в 8-м классе, я в нем не участвовала. Галина Сергеевна охотно принимала участие в однодневных походах по Подмосковью, маленькая, аккуратненькая, с рюкзачком, шла помногу наравне со всеми. Дочка Галины Сергеевны, Таня, училась двумя классами раньше и тоже с нами иногда ездила на экскурсии. А абонемент в Третьяковскую галерею! Весь 8-й класс ходили туда с удовольствием.

Не знаю, кто может похвастаться тем, что учитель навещал его в больнице. В конце 1980 года после гриппа я попала в Морозовскую больницу, пришлось и новый год там встретить. Мама моя в это время была в отъезде. Меня навещали папа, одноклассники и девочки из параллельного класса. Пришли ко мне и Галина Сергеевна с Таней. Очень меня поддержали, мне было так тоскливо... Посетителей не пускали из-за карантина, они должны были стоять на морозе под окном палаты на каком-то ящике. Бойкая Лена Шуляченко забежала в коридор, но была изгнана медсестрой. Много лимонов в банке, посыпанных сахаром, я получила в передаче от Маши Ивановой. И даже была у меня подпольная радиола, принесенная Иванцовым. Ее слушали всей палатой тайком от персонала. Очень было приятно внимание ребят! А посещение Галины Сергеевны с Таней запомнилось на всю жизнь как событие просто невероятное.

Однажды весь урок литературы мне пришлось переписывать что-то к следующему за ним уроку истории. Галина Сергеевна прекрасно это видела, потому что я сидела на первой парте, но на уроке ничего говорить не стала. После урока подозвала меня и сделала довольно резкое замечание. Признаюсь, что на меня этот эпизод, не нуждающийся в комментариях, произвел большое впечатление.

Ольга Николаевна Киреева учила нас математике с начала до конца. Она была пристрастна, темпераментна, у нее были любимчики, она была с сумасшедшинкой... но была самой лучшей учительницей в моем теперешнем понимании. Она натаскала нас на решение любых задач. Задачи были чертовски интересны, она их брала часто из видавшей виды тетрадки. Я думала над этими задачами и на кружке кройки и шитья, и на общей физической подготовке, и в гостях, – везде вне школы. Она развила в нас воображение. В 6-м классе надо было придумать модель прямой. Школьники вместе с учительницей придумывали вместе, – граница между двумя цветами, горизонт... Сама я клеила из картона сложные многогранники под руководством мамы-кристаллографа.

Помню, как Ольга Николаевна держала мел в слегка развернутой кисти, чтобы не испачкаться. А нос у нее часто был в мелу, – поправляла очки. Ольга Николаевна выражала свое неудовольствие прямо: „Я тебя (такой-то) последний раз предупреждаю!” В классе шутили цитатой из Евгения Онегина: „Она любила на балконе предупреждать зари восход…” Могла выкрутить у ученика пуговицу в доверительной беседе. Теперь, когда я сама веду занятия со студентами, я ловлю себя на том, что ей подражаю. Мне очень приятно, что на форуме выпускников, не рассчитанном на чужие глаза, мы сошлись в своем благодарном отношении к Ольге Николаевне.

Странного вида Сергей Георгиевич Смирнов сотоварищи появился в нашем 7-м классе. Запестрил комплексными числами, счетными и несчетными множествами. Для меня это была мука, но многие справлялись! Сергей Георгиевич возлюбил из нашего класса Таню Красюк и Алешу Мельникова и следил за их судьбами. Огромное удовольствие мне доставили его воспоминания. Боже мой, он еще и историк, составивший задачи (где бы их купить?), друг самого Гумилева! А мы-то думали, математик в чистом виде.

К обширному портрету Рудольфа Карловича Бега, нашего учителя в последних трех классах, добавлю его запомнившиеся рассказы. Он говорил, как важно быть культурным человеком по воспитанию, с детства, и привел пример одной своей знакомой, которая работала синхронным переводчиком на высоком уровне. И вот на переговорах кто-то важный употребил: „Троянский конь…” Девчонка не знала, как перевести, – лошадь из Трои... какой-то конь... Хорошо, что кто-то рядом ее выручил.

В другой раз Рудольф Карлович рассказывал о работе на телевидении, о первом визите домой к С. П. Капице с камерами. Оператор так орал на ученого, велел садиться так и этак, сделать лицо такое и этакое, что Капица вцепился в подлокотники старого кресла и вырвал их с корнем. Комментарий Рудольфа Карловича был в том духе, что нельзя терпеть грубость, не любой ценой.

Помню остережение Рудольфа Карловича: „Перед выпускным экзаменом учите названия приборов как следует! А то был случай, девочка назвала коллиматор климаксом, комиссия полегла...” Объясняя происхождение своей фамилии: „А в русском переводе получились прямо лошадиные бега какие-то... Должно писаться по-другому”. Как по-другому, может быть, и сказал, но я не запомнила.

Еще говорил, как важна научная интуиция. Один его ученик сомневался в результатах работы вычислительного центра. Ну, не может так быть, нутром чувствовал, что не так. И оказался прав. Тут еще следовал комментарий, что сначала надо научиться отбрасывать лишнее и видеть только главное, не пускаться в погоню за блохами, так эта интуиция и воспитывается.

Мы знали, что Рудольф Карлович был счастливым семьянином. За всё время он, может, всего пару слов сказал о своей семье, но с большой любовью. Помню рассказ о том, как они ночевали первый раз в новой квартире. Рудольф Карлович развесил мокрые простыни на батареях, такой сухой был воздух, а его маленький сын не спал, жаловался, что потолки низкие, пришлось его положить на пол.

Огромное внимание Рудольф Карлович уделял хорошему чертежу. И даже нам велел записать в тетради каким-то одним из первых пунктов в решении задачи, – сделать хороший (большой, толковый, ясный) чертеж. Сам он всегда делал прекрасный большой рисунок на доске, обозначал углы, силы, все подписывал. Я вспоминала своего учителя, когда, будучи ассистентом на кафедре общей физики в КГУ (в Калининграде), сидела на студенческой практике в одной из лучших школ города. Учитель физики рисовал на доске, не поймешь что, как курица лапой, вдобавок силы нарисовал сбоку, приложенными не к телам, а просто так, ни к чему. Нет, нас учили по-другому.

По моим впечатлениям, лабораторные работы не были сильной стороной школы. Очевидно, во многом это было связано с финансированием и учебными планами. Проводились они в соответствии с духом обучения, почти по-студенчески, – мы разбивались на группы по три человека для выполнения ряда лабораторных работ. В каждой группе был старший. Потом вместе их сдавали, по-моему, не самому Рудольфу Карловичу, а его старшим ученикам – студентам, аспирантам и даже самим Лебедеву с Хлюстиковым. Понятие о систематических и случайных ошибках дал нам Рудольф Карлович.

«Расстрелы» происходили не совсем так, как описывает Катя Лоза – не садишься, если не ответил, а стоишь все пять вопросов до конца, и получаешь по числу правильных ответов.

Не помню, почему я особенно волновалась перед выпускным экзаменом по физике, может, он был первым устным экзаменом. Мы пришли в кабинет физики, Рудольф Карлович раздал приборы и велел идти в другой кабинет через физкультурный зал. Все ушли, а я ничего не понимаю от стресса и одна сижу за партой. Рудольф Карлович подходит и говорит: „Ты что, Аня? У нас экзамен будет в другом кабинете. Волнуешься так сильно?” Положил мне лапищу на руки и говорит: „Хочешь, я тебя домой отпущу, пять поставлю и отпущу?” Разумеется, я не хотела. И сразу пришла в себя. Рудольф Карлович снабдил меня билетом первую, когда время подошло, спросил, не надо ли мне еще на подготовку. Как такое не помнить... Рассказывали, что в конце года стало плохо Маше Ивановой из «Б», тогда Рудольф Карлович вынес ее из класса на руках. Я слышала, что Рудольфа Карловича называли Папа Карло, но мне это никогда не нравилось.

Зато к Владимиру Валентиновичу Лебедеву легко пристали прозвища Дядя Лошадь и Крамаров – за сходство с известным актером. Как раз в это время тот Крамаров эмигрировал, мы обсуждали это, а в субботу как обычно, семинары с Лебедевым. „Так вот же он, никуда не делся”, – заметил кто-то. Я очень боялась суббот, поскольку отеческих чувств Владимир Валентинович к нам не испытывал, был строг, но справедлив, а задачи подбирал сложнее, чем на уроках. Ведь это были эксклюзивные занятия, шутка ли, с самим будущим член-корром РАН!

Отсидеться никак нельзя – в группе было 10 человек, Лебедев вызывал к доске решать задачи сразу по трое. Две другие группы занимались у И. Н. Хлюстикова (кажется, прозванного Гусаром). После уроков в субботу ученики Рудольфа Карловича (не мы, а те, главные) с учителем играли в волейбол в школьном физкультурном зале.

ГАИ (Генералова А. И.) в 6-м классе посадила меня с Мишей Фундатором. За пару недель он мне опротивел донельзя, сейчас не понимаю, почему, разве что из-за вечно испачканных чернилами рук. Он еще гоготал противно, – так мне казалось тогда. Поэтому мне повезло попасть в группу к И. Я. Вайлю, – только чтобы не сидеть с Фундатором еще и на английском. Он был в группе у Т. М. Самойловой.

Игорь Яковлевич был настоящим артистом и большим эрудитом. Английский от этого часто страдал. Игорь Яковлевич даже пел на уроках. Помню, из Утесова: „Как много девушек хороших…” В нашей школе это звучало весьма иронично. Пил чай или кофе из термоса. У меня сложилось впечатление, что он одинокий человек – говорил о своей старенькой маме, объясняя, почему он сам должен позаботиться о своем завтраке с термосом. Я очень порадовалась, когда из воспоминаний Раисы Ивановны Бега узнала, как он был любим своими друзьями.

Владимир Ильич Скляной, учитель истории в старших классах. Большой оригинал. Играл с мальчиками в футбол, вызывал к доске, часто демонстративно закрывая глаза и тыкая пальцем в журнал как бы наугад. Я сидела на первой парте нос к носу с учителем и хорошо видела, как Владимир Ильич потом перемещал палец. На первом уроке он сразу вызвал Люду Склянскую, а потом представился:” А я Скляной.”

Перед ним историю, начиная с 6-го класса, вели, последовательно, полная белокурая женщина, кажется, по фамилии Петрайтис, она и жила при школе, М. Ф. Сигида (мне тоже, как Кате Лозе, запомнились зернь, скань и перегородчатая эмаль) и Ю. М. Клепикова. Сигида была уже очень пожилой женщиной, за 80. Старый конь борозды не портил, ум у нее был ясный, она была крепкой учительницей старой закалки. Клепикова была очень организованной, главные положения мы записывали под диктовку. Она употребляла старые воинские звания, каких не было в учебнике - военмор, комдив. Навещали ее в больнице старых большевиков в Кунцево.

Подполковник А. Ф. Суздальцев, стройный, с военной выправкой, уже не молодой, отличался прекрасной реакцией. И видел спиной. Как-то отвечал Маркович и поправлял спадающие часы, поднимая руку и потряхивая ей. У него была такая привычка. Суздальцев стоял в проходе спиной к нему и говорит вдруг: „Маркович, вы кому знаки подаете?”

Единственный раз в моей жизни, когда я была выгнана из класса, случился на уроке Суздальцева. На первом же уроке. Он называл нас по фамилиям, надо было вскочить, вытянуться по струнке и ответить громко: „Я!”. Было так непривычно, что я не удержалась и засмеялась, когда очередь дошла до меня. Суздальцев спокойно скомандовал: „Кругом и шагом марш из класса.” На перемене я подошла к нему, он велел мне подойти строевым шагом, спросить, можно ли обратиться и сказал: „Я вижу, вы ученица хорошая, сидите на первой парте...„

Люда прекрасно собирала и разбирала автомат, у меня же он валился из рук. Помню, как разряжать магазин патронов, – одним патроном выбивать другие. Вообще было интересно – марши на улице, ползание по полу, кучность стрельбы из малокалиберной винтовки, дух соревнования между классными и междуклассными войсковыми подразделениями. Учения летом в Алабино. Песни. Нашего класса – „Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой...” Полковник попридержал нас в какой-то день и говорит: „Если хотите успеть на электричку, марш-бросок на станцию!” Сам он бежал лучше всех! Девочки были медсестрами, с приготовленной дома сумкой на боку.

В школе была даже газета „Патриот”, я ее и делала сама. Помню странный рассказ полковника о том, как они во время войны взяли языка, и нужно было не подать виду, что Суздальцев не знает немецкого. Я не помню дословно, но впечатление напряжения, противостояния запомнилось, – парой движений полковник изобразил и себя, и своего противника в острой ситуации.

Я обрадовалась за полковника, когда Галина Сергеевна сказала нам, – спустя несколько лет после окончания школы, когда сама я пришла в школу с коляской, – что Александр Федорович недавно женился и теперь молодой отец. Поразительно, но мы почти любили Суздальцева и его уроки. Он был образцом благородного воина, если можно так сказать. Как мы радовались, когда Александр Федорович к нам вернулся после заменявшего его майора А. С. Гершберга.

Инга Анатольевна Шелевич, бессменная учительница физкультуры. Все было серьезно. Лыжню вокруг Дворца Пионеров все помнят. У нас многие мальчики прекрасно ходили на лыжах, я любила лыжи тоже. Жаль, что живу уже 17 лет в теплом климате. Нормы ГТО по бегу на короткие дистанции мы сдавали на стадионе Дворца Пионеров и в его окрестностях. Очень хорошо бегал Саша Сорокин. Пока у нас училась Таня Красюк, она была лучшей спортсменкой в нашей маленькой женской группе. Люда Склянская далеко бросала мяч, я вообще его бросить не могла. Мы обе боялись коня.

После хорошей разминки, если занятия были в школе, мы играли в младших классах в пионербол, в старших – в волейбол или баскетбол, причем класс делился на команды так: Инга Анатольевна назначала капитанов, а они по очереди набирали себе дружину. Иногда Инга Анатольевна точным ударом показывала, как именно надо подавать мяч в волейболе.

Форма наша была красные майки и белые трусы. Купить тогда любую футболку, не только красную, было трудно. Я красила белые в красный цвет в химчистке. Он быстро линял. С трусами тоже было трудно. То есть мальчики носили обычные семейные. Мы с Людой выуживали что-то из маминых шкафов, Люда нашла что-то типа коротких шаровров, я – теннисные шорты 70-х годов.

Антисемитизм и реалии времени

Как справедливо отметил Александр Крауз, состав учеников был таков, что антисемитизмом в школе заниматься было некому. Но снаружи-то негласный антисиметизм цвел. В наши времена ситуация была даже безнадежнее, потому что стала привычной и воспринималась как должное. В университет евреев, даже выдающихся, пытались не пустить. Помню рассказ Миши Фундатора, который учился вполне хорошо. После первого же письменного экзамена по математике, за который ему поставили двойку, Миша пошел на апелляцию. Ему даже не показали его работу, а сказали просто: „Ну, ты ведь сам понимаешь, что поступить не можешь, что и обсуждать?” С тем и ушел. Люда Склянская тоже пробовала поступить на мехмат, а оказалась в МАИ. На физфаке нас из класса было пять человек, все русские. Зато все, кто хотел учиться физике, поступили на Физтех.

В комсомол вступали, не задумываясь, – и я тоже. Я вообще задумываться стала гораздо позже. Дома меня берегли, родители и бабушка избегали политических тем. В школе у нас тоже острых вопросов прилюдно не затрагивали. Но и приторного восхваления строя тоже никогда не было. Времена стояли поздние брежневские, конец застоя. По программе надо было учить материалы съездов, ну и учили их к экзаменам. Нам достался 26 съезд КПСС. Помню: „…Дружественную Кубу, братскую Кубу в беде не оставим и в обиду никому не дадим!” Громкие и продолжительные аплодисменты. Был у нас в классе свой герой, Сережа Кубецкий, который принципиально не хотел вступать в комсомол и не вступил. Он благополучно поступил в МИФИ.

Продолжение ... следует!

Лена Мосалева, по иронии судьбы, после 9-го класса ушла в вечернюю школу, так как свое призвание увидела в филологии, и ей нужно было время серьезно готовиться к экзаменам на филфак МГУ, куда она и поступила. И теперь филолог, работает в Институте США и Канады, преподает студентам пединститута. Была и остается моей лучшей подругой.

С Таней Красюк мы встретились на вступительных экзаменах на физфак МГУ, где и учились потом бок о бок. Она специализировалась на кафедре колебаний. Таня часто ходила с клюшкой, так как на серьезном уровне играла в женский хоккей с мячом и время от времени ездила со сборной за границу на соревнования.

Что сталось с Людой после окончания МАИ, я не знаю. Я пыталась разыскать девочек на русских сайтах, но безуспешно.

Женя Хмельницкий в Тель-Авиве, в университете. Пару лет назад мы коротко переписались, и неожиданно приходит посылка оттуда, – четыре тома Пелевина.

Миша Фундатор закончил Керосинку. Мы с ним крепко дружили в последних классах и когда были студентами. Последние сведения о нем поступили от Днестровского – Мишка стал ортодоксальным евреем и жил при общине в начале 90-х. Где ты теперь, Миша?

Саша Синицын ведет сайт нашего выпуска, спасибо ему огромное! Тут, на http://www.sc21982.narod.ru, можно прочесть все последние новости, дополненные фотографиями, где встречаемся, как встретились, кто женился, и кто кого родил... Сам Саша отец троих сыновей, и он не один многодетный отец в классе. Готовит мальчиков к поступлению во Вторую школу.

Лешу Днестровского с семьей удается повидать каждый год. Последние два года встречались в Калининграде. Оба они с Сашей приезжали ко мне в Гданьск с докладами, Леша – на нашем факультете Технической физики и Прикладной математики, Саша – на Механическом. На Лешином выступлении я не могла быть, вела занятия, оставила студентов и влетела на минутку. Зал был битком набит, то есть буквально, люди стояли в проходах. Этого у нас просто не бывало!

В последнем классе я подружилась с девочками на год младше – Катей Лактионовой и Региной Лигай. Катя и подарила мне первый выпуск заметок. Редко встречаемся в Москве c девочками, но всегда с радостью.

Тепло вспоминаю девочек из «Б». У Марины Сторожаковой собирался не только ее класс, но и наш. Охотно ходила в походы с нами Лена Кесслер. Девочек из «В» и «Г» мы знали меньше. Наташа Сидякина и Лена Аскацкая из «Г» учились на физфаке МГУ, я видела их в последний раз в университете. Зато девочки из «Б» охотно приходят на встречи наших двух классов, рапорт о которых моментально появляется на сайте нашего выпуска, снабженный фотографиями и комментариями. Спортсменки и комсомолки по-прежнему!

Оказалось, что притяжение второшкольников не слабеет. Учились в разных вузах, вели разную жизнь, но никогда не теряли друг друга из вида, держались вместе. С возрастом тяга к общению стала только усиливаться.

А второй выпуск воспоминаний привезла мне Лена Мосалева этим летом, лучшего подарка она придумать не могла! Отдала мне свой экземпляр.

О себе:

Родилась в 1965 году, окончила школу в 1982 году, в 1982–1989 училась на физическом факультете МГУ, окончила кафедру акустики. В 1989–1990 работала в Спецсекторе Института Физики Земли им. Шмидта в Москве и училась в заочной аспирантуре этого института. В 1990–1995 жила в Калининграде, продолжала учиться в аспирантуре и начала работать ассистентом на кафедре общей физики КГУ. С 1995 г. – в Гданьске, работаю в Политехническом университете. Доктор наук по физике (2006). Двое детей, сын 22 лет, студент, дочка 12-и лет.